ПИСЬМА
 
 
 
 
 

                         13. [КАКОМУ-ТО УЧИТЕЛЮ]

      Лучше всего молчать, говорит трагик Софокл. Но разве до-
станет сил молчать в несчастьях, да еще столь жутких и мучи-
тельных, как те, что постигли меня? Когда поговоришь о самом
страшном, то получаешь облегчение, поэтому я расскажу тебе не-
много о том, как все было с самого начала.
      Справили свадьбу, и блеском своим она затмила все свадьбы.
Брачный чертог сиял красою, пелся гименей, стройно играли сви-
рели, все полно было веселия, но меня там ничто не радовало, все
в доме меня тяготило, и я молил Бога разрешить меня скорее от
этого брака. Господь призрел на меня, услышал молитву мою, [1]
и мало времени спустя я стал свободен.
      Избавленный от тревог супружества, почитая, что спасся от
бури и пристал к тихой гавани, я вознес Богу жертву благодаре-
ния и порывался снова к тем занятиям, о которых мы согласились
прежде, спешил насладиться учением у тебя, но какой-то демон,
завистливый и мстительный, не терпя моего счастья, понудил
помышлять об ином, насоветовал и убедил браться за науки
с разбором, видеть лишь выгоды и убытки, забыв о прочем. По-
слушавшись его, — зачем только я это делал! — я простился и
с жизнью в столице, и с уроками милой, дорогой риторики, взо-
шел на судно и устремил свой путь к святым отцам. Когда я от-
плывал к ним, то против нас справа лежал наш Агрос,[2] где мы
надеялись пристать. Теперь послушай, что с нами приключилось
во время плавания.
      Мы взошли на корабль ранним утром, ибо тогда был великий
воскресный день, почитаемый у отцов как праздник. Нас, путеше-
ствующих, было больше двенадцати человек, да еще корабельщи-
ков трое. Поначалу судно плыло близко от земли, и мимо нас
мелькали берега, потом мы вышли в открытое море, и тут сразу
подул встречный ветер. Дул он не очень сильно и нимало нас не
тревожил. Вскоре, однако, откуда ни возьмись, набежало облако,
ветер стих и стали капать капли, сперва редкие, затем все чаще,
пока наконец не хлынул ливень, будто после чьего-то удара, так
что мы забыли о прямом пути к отцам и торопились теперь
доплыть до гавани вышеназванного Агроса и подвести корабль
к причалу. Когда это, хотя и не без труда, удалось нам, мы сошли
с корабля и пошли в Агрос. Недолго побыв там, стали думать
о возвращении и желая видеть дым отечества,[3] снова сели на ко-
рабль и пустились в плавание. Это было уже днем, и море, слегка
подернутое волнами, глядело спокойным, не суля нам ничего пло-
хого. Проплыв свыше двух стадий,[4] мы опять вышли в откры-
тое море, и тут уже не гладкое и не тихое, как в начале пути,
а свирепое и страшное, оно бушевало от ветров, как кипящий
котел. Наш корабль захлестывали волны, и бездна поглотила бы
нас, если бы кормчий не догадался повернуть корабль назад, и,
приметив на берегу гавань, не вывел бы нас на землю, не так, как
феакийцы Одиссея,[5] не спящих, а бодрствующих и напуганных.
Когда нас вынесло на берег и мы ступили на милую землю, то
некоторое время шли пешком, но как только прояснилось и успо-
коились морские ветры, мы опять храбро пустились в gлавание
и не раз еще попадали в бурю, пока не прибыли сюда.
      А о том, что было после, нет слов рассказывать. Нас пора-
зила чума, болезненный и мучительный недуг, не позволяющий ни
пить, ни есть. Из-за него, хотя нас и ободряли люди, уже перебо-
левшие им, мы лежали чуть живые, помышляя об Аиде. Не отка-
зывайся навестить меня, когда я так хвор, но приди поскорей
проститься со мной, пока я еще не умер.
 

 
                        16. СОУЧЕНИКУ РОМАНУ

      Думаю, что не вовсе забыта тобой наша дружба, возлюбленный
господин мой, дружба, беречь которую мы обещали еще в ту пору,
когда предавались общим занятиям, вместе проводили время,
вместе обучались наукам. Если так оно и есть, как я думаю,
в тебе теплится хотя малая искра былой дружбы, если не совсем
угасла она и не развеялась и время не омрачило ее, а дружба,
пришедшая после, не умалила и не опутала забвением, то яви ее
теперь, и я тебе поверю. Чтобы доказать ее, выполни просьбу.
Просьба эта не слишком велика и не непосильна. Сейчас я изложу
тебе ее.
      К нам на занятия орфографией ходят два юноши, очень при-
лежные. От природы сметливые и усердные, они уже успели
пройти большинство тех упражнений, которые я сам когда-то со-
ставил, и неотступно понуждают нас теперь выпрашивать их
у других, сетуя, что не все впитывают в себя. Не зная, что им
предложить, я прибегаю к тебе, моему истинному другу, рассудив,
что эту честь следует оказать не иному кому, а именно твоей
благой душе. Ведь у тебя сокровищница упражнений и, говоря по
правде, улей, куда ты, как пчела трудолюбивая, сложил все пре-
красное и полезное, что снял с цветов, самые лучшие и самые труд-
ные упражнения есть у тебя. Честь эта, думаю, не велика и не
тяжка, ты поступил бы не по-дружески, отвергнув мою просьбу.
Смотри, чтобы не обессудил тебя кто-либо из потомков.
 
 

                       27. [КАКОМУ-ТО УЧЕНИКУ]

      В словесном искусстве, милейший мой, я подражаю живопис-
цам, не сразу пишу законченный словесный образ и не с первой,
как говорят, буквы создаю поучение или опровержение, но делая
сначала общий набросок и как бы наводя легкую тень, вставляю
таким способом украшения и ввожу подобие, соответствующее
изображаемому лицу. Этому я научился впервые не от живопис-
цев, а заимствовал у философии. Ведь и в ней очень важно то, что
предваряет саму науку: вводные части, общие наброски того, о чем
пойдет речь, равно, как и концовки.
      Не думай, поэтому, что спор окончен, что в том, что мной уже
написано, предъявлены все обвинения твоему письму. Если Ти-
марха, который выступил в народном собрании с незаконным
обвинением в подкупе, оратор Эсхин [6] прогнал вон длинной
речью, то как не обрушить еще более длинную речь против тебя,
который не себя запятнал, но пытался навредить речам, смел
смотреть философии в глаза и тем нагло противиться мне, ее
тайноводителю? Не одну философию пытался ты погубить, вос-
ставал ты и против риторских речей, а правовая наука, откуда, как
из акрополя, обрушился ты на нас, сокрушена тобой уже давно.
Кому из них трех дам первой заговорить о том, как ты преступно
обошелся с ней?
      Хочешь, это выскажет тебе риторика? Вот она стоит тут и не
по-горгиевски, не по-гиппиевски, не нагло, как у Пола,[7] а по-
демосфеновски держит себя достойно, как сама благовоспитан-
ность. Если не совсем внятен для тебя ее голос (ведь язык ее
чисто аттический и во многом далек от обычной речи), то я сам
тебе истолкую то, что она произносит неслышно и неразборчиво
для тебя.

         32. МИТРОПОЛИТУ ВАСИЛЕОНА СИНЕТУ [8]

      Почему, честная душа, вместе с посланием получил я куропа-
ток? А без куропаток нельзя было? Уж не облегчают ли крылья
куропаток тяжесть письма? Верна, видно, пословица: «Козу
нести—мучение, так валите мне еще и быка»? К чему клеве-
щешь на Василион, рядясь в такую нищету? Разве там не плодо-
носят злаки? Не пасутся козы? Не сочны травы? Не высятся
горы, не раскинулись широкие долины? Мне он знаком, я там и
в купальнях купался и в теплых источниках плавал. А тогдашний
предстоятель даже подарил мне черную кобылицу с лоснящейся
кожей и мягкие покрывала, на которых мы возлежим и которыми
покрываемся. Или все кругом переменилось и лоза принесла фиги?
      Ладно, не шли мне ничего, кроме писем, их урожаи ведь не
оскудели в Василионе, ибо плодоносит тут воспитанность, а не
равнина, души, а не горы. Ради тебя пусть наполнятся долы и
гладкими станут неровные пути,[9] пусть спеют плоды, и груши на
соснах родятся, как сказано в буколике,[10] и, если хочешь, отведы-
вай их все сам, по одной, без счета.
      А с меня довольно моих книг и тех плодов, которые на них
вырастают. Если кто отнял бы и их, я не стал бы сетовать. Тот-
час прибег бы к Богу, с которым меня никто уже не в силах раз-
лучить. Кто сможет услать меня туда, где бы Его не было?

                                              ***

 
                                     ПРИМЕЧАНИЯ

1. Псалом 39,1.
2. Монастырь (Великого) Агроса находился на горе Олимпе в Мисии.
3. "Одиссея", I, 58.
4. Стадий - мера длины от 1/7 до 1/10 мили.
5. "Одиссея", XIII, 119.
6. Тимарх - оратор IV в. до н.э., сторонник Демосфена. Эсхин, обвиненный Демосфеном и Тимархом в государственной измене, выступил в 345 г. до н.э. со встречным обвинением в речи "Против Тимарха".
7. Горгий, Гиппий, Пол - софисты V в. до н.э., осмеянные Платоном в диалогах "Горгий", "Гиппий Большой",
    "Протагор".
8. Василеон - митрополия в Галатии (Малая Азия).
9. Перефразированы библейские слова: "Всякий дол да наполнится...и неровные пути сделаются гладкими"
    (Книга Исайи, 40, 4).
10. См. Феокрит, I, 134: "Будет пусть все по иному, пусть груши на соснах родятся" (пер. М.Е. Грабарь-Пассек).
 
 
 

Воспроизведено по изданию: Памятники византийской литературы IX-XIV вв./ Отв. ред.: Фрейберг Л.А. - М.,1969. - С.151-154.
    Перевод Т.А. Миллер.